Но в конце концов, мы пришли.

Я понял это сразу.

Это грот был огромен. И освещен самостоятельно. Тонкие струи лав стекали по стенам, видно было, что давным-давно кто-то потратил уйму усилий, чтобы удержать эти потоки, провести их по каменным канавам, в управляемом русле, развести по полу пещеры, а затем отправить дальше. В одном месте камень прохудился, и на полу застыла лавовая лужица.

В своем быстро растущем списке дел я отметил — поправить.

Вся пещера состояла из саркофагов. В два ряда, вдоль стен, дальше и дальше, стояли каменные гробы. На большинстве из них крышки были закрыты. На каждом — еще одна надпись на чужих языках.

Я остановился, пораженный и размером пещеры, и количеством похороненных здесь. Но светлячок тащил меня дальше. До последнего, кто здесь был, мы еще не дошли.

Некоторые крышки отодвинуты, но внутри таких саркофагов пусто. Мне захотелось открыть один из запертых, просто чтобы проверить, есть ли что в них. Но светлячок вел меня вперед.

На одном из саркофагов выбита надпись: Vale et memor sis mei. Memor — память. Тут покоился тот, на чьем ложе я спал этой ночью. Vale et memor, Долина памяти? Узнаю потом. Но светлячок летел дальше. Мой соплеменник был здесь не последним.

Последний нашелся позже, почти у самого края пещеры. Не так уж тут и много места осталось, склеп придется расширять.

Это оказался единственный скелет, который я здесь увидел. Я знал, что это означало.

Он не стал ложиться в саркофаг сам. Сидел у его стенки, прислонившись, со склоненной головой. Умер спокойно. Рядом лежала лишь небольшая кирка. Наверное, он был совсем стариком, когда почувствовал, что его время пришло, и пошел сюда. Традиция, либо он просто не хотел обременять своего наследника необходимостью тащить сюда его кости. Возможно, он и эту то кирку тащил с собой из последних сил. Может, думал, что успеет еще что-то сделать где-нибудь неподалеку. Может быть, и успел.

Я осторожно перенес сухие кости, одну за другой, несколько все равно рассыпалось в прах. Это не годы, скорее столетия. Хотя лава тут кругом, и место сухое. Ну хорошо, даже пусть десятилетия. Получается, здесь, во всех этих катакомбах, никого не появлялось уже десятилетия. Никого, кто смог бы похоронить последнего умершего.

Интересно.

Чтобы задвинуть крышку, пришлось воспользоваться киркой, как рычагом, что поднимало вопрос, как ее вообще эту крышку туда подняли. Наверное, раньше здесь все-таки появлялись и не по одному, и не по двое.

Что поменялось?

Надпись на саркофаге не говорила мне ничего. Что-то, напоминающее клинопись, сверху вниз, строчка за строчкой. Надо сказать, что этот скелет постарался над своей эпитафией. Клиньев было много, наверное, на пару страниц текста.

Может быть, у них не развита письменность, есть, но не оптимизирована, и одна мысль у них занимает десятки строк? Может, здесь всего-то и было что-то вроде «я жив, покуда живы мои труды»? А все остальное завитушки. Я положил кирку поверх крышки. Потом передумал и забрал ее себе.

Инструмент есть инструмент. Он точно мне еще понадобится.

Дел невпроворот.

Я повернулся, собираясь в обратную дорогу.

Со всех сторон, от стен, скрывавшиеся раньше в лаве, взлетели другие светлячки.

Значимо меньше, чем количество саркофагов здесь, но много. Десятки.

Мой светлячок ревниво описывал круги над моей головой, показывая, что место уже занято. Его собратья не настаивали, лишь покачивались, вместе со мной провожая в закрытый саркофаг моего предшественника.

Значит, тут есть кому встретить новичков. Но судя по тому, что это единственное место, где я увидел других светлячков, давно, очень давно они никому здесь не светили.

Святилище постепенно превратилось в склеп.

Что же, будем это менять.

После того, как я понял, что помощи ждать неоткуда, мое отношение к этому месту поменялось. Вряд ли получится побыть здесь просто гостем.

Нужно подворачивать рукава и браться за работу. Чтобы сделать рубашку, у которой можно подвернуть рукава. В голове выстраивался список дел, приоритетов, задач.

Уже подходя к римской спальне, я неожиданно подумал, что, наверное, до меня тут тоже жили люди неглупые. Возможно, не надо городить велосипед. Наверное, можно хотя бы узнать, что они считали приоритетным.

— Скажи, чем надо заняться дальше? — спросил я.

Светлячок тихо плыл рядом со мной, не реагируя.

— Чем занимались здесь те, кто был до меня? Долго занимались? — перефразировал я.

Светлячок уверенно ускорился и повернул на ближайшем перекрестке.

Если я думал, что до этого меня водили по длинным коридорам, то теперь я понял, что это не так.

В какой-то момент проводник вывел меня в коридор, который практически не разветвлялся. Даже двери закончились.

И по нему мы двигались все дальше, и дальше. Иногда коридор переходил в естественные пещеры, когда они заканчивались, снова начинался прорубленный тоннель. Он шел все дальше и дальше, как мне показалось, немного поднимаясь все выше.

Только надписи на стенах, то слева, то справа. Иногда часто, наверное, здесь провели больше времени, где-то очень редко — одна на полчаса пути.

Надпись на латыни воспринималась уже как родная.

GUTTA CAVAT LAPIDEM

Наверное, это означало — «ты на правильном пути». Больше идей не было.

В конце коридора, до которого мы шли очень долго, не нашлось ничего. Просто тупик. Лежала кирка, долото, молот.

Я вздохнул. Через тернии к звездам. Найду, как это пишется, там точно где-то astra, и выбью где-нибудь здесь, вдоль коридора.

Хотя можно и по-русски. Новые времена, новые жители, не стоит жить одним прошлым.

Я вздохнул еще раз и взял в руки кирку.

Вся вечность впереди.

III. Глава 7. Бастион

Глава 7. Бастион

Так храм оставленный — всё храм.

М. Ю. Лермонтов

Кирка в руке больше пятнадцати минут сильно прочищает мысли.

Упорядочивает.

Но тут есть одна хитрость — нужно изначально взять правильный ритм. Если попробуешь взять скалу нахрапом — то тебя не хватит даже на эти пятнадцать минут. Если попробуешь быть слишком активным — то будешь слишком сильно вовлечен в процесс прорубания этого бесконечного коридора, оттуда — туда.

Вся его длина, весь коридор, который прорубили поколения до меня, подсказывали мне, что не нужно торопиться. Важнее двигаться медленно, но постоянно. Наверное, те надписи на стенах на всех языках вселенной это и значили — иди, вгрызайся в скалу, но помни, что ты стоишь на плечах титанов, ты стоишь на плечах вечности позади. И впереди у тебя тоже вечность.

Просто иди, и тогда ты дойдешь.

Скалывай кусок скалы, один за другим, и тоннель приведет куда надо.

Если и не тебя, то кого-нибудь после тебя. Кого-нибудь, кто закроет крышку твоего саркофага.

Что было понятно, насколько медленно я здесь двигался, достаточно сказать, что только на третий день я вообще задумался о том, что куда-то надо девать породу.

Ответ лежал по дороге — в ближайшую пещеру. Она шире тоннеля и место там нашлось. Даже хорошо, мелким щебнем я подровнял кое-где пол.

Взмах, удар, не отбить руки. Когда появлялась хоть какая-то щель, я вгонял в нее клин, и пытался расшатать, отколоть, вырвать из скалы хоть какой-нибудь цельный камень. Большая удача, сразу отколоть целый камень. Обычно от скалы отлетала лишь мелкая крошка.

Символы множества миров укладывались у меня в мозгу. Даже не понимая их, я пробовал их запомнить. Нашел в одном из тупиков, на дне медленного ручья, небольшие залежи глины, наделал сырых табличек.

Написал на них те вертикальные лозунги с булыжников каменного мира. Без лавы они не смотрелись, и я быстро понял, что помню немного. Хорошо, если одну целую фразу и несколько отрывков, отдельных символов.